Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Кстати, еще один пример. Это уже из рассказов С.П. В пятницу днем он поехал отвозить деньги за комплектующие. Одна из привлекательных сторон фирмы — предоплата не больше четырех тысяч и основные деньги вносятся лишь после окончания сборки. Так вот девушка, которая принимала эти деньги — у С.П., как и у меня, есть определенная страсть к журналистским расспросам, — рассказала, что она в этой фирме уже больше пяти лет, получает 10 тысяч рублей, но работает — это опять капитализм — без отпусков: уйдешь в отпуск, возьму новую, говорит хозяин.

На работе все, как обычно: ездил в общежитие, разговаривал с Альбертом Дмитриевичем про обустройство там точки общепита, звонил Вере Константиновне Харченко в Белгород, продиктовал Е.Я. письмо Марку Авербуху.

Дорогой Марк!

Получил Ваше большое письмо, но, каюсь, кажется, я видел и неотвеченное предыдущее, маленькое. У меня в ректорате уже появилась папка с нашей перепиской. Должен сказать, Вы здесь, конечно, имеете пальму первенства. Я часто веду с Вами мысленные диалоги, но ведь я много пишу, поэтому на письменные высказывания времени остается меньше. Вообще, в сутках всё менее и менее видятся те окна светлого и незамутненного молодого сознания, из которого раньше состоял весь день, и в эти оставшиеся окна теперь и приходится что-то помещать. Много сил у меня отнимает Дневник, даже не физических — в конце концов, час-полтора, чтобы просидеть за компьютером, всегда найдутся. Но уже в продолжение долгого времени я каждый день строю как рассказ, а это отодвигает в сторону различные другие планы.

Внутренне готовясь к "свободе", я завел книжку с будущими сюжетами. Но будущие сюжеты, как правило, воплощаются лишь в мыслях. Пока у меня, можно сказать, идет покаянная серия, но здесь фактов меньше, чем хотелось бы, — это большое эссе о воровстве. Всё мое воровство закончилось в молодые годы, а дальше ничего, что накладывало бы черный отпечаток на душу, не находится, даже в литературе ничего не смог украсть, кроме одной фразы: "Дело рассматривалось в Сенате". Довольно рано я узнал, что Сенат в России был высшей судебной инстанцией, и мне это так понравилось, что я вставил эту фразу в свою повесть "Живем только два раза".

В Вашем письме я отложил для себя связь с дирекцией банка на бульваре Осман; доберусь и до Пробковой комнаты, доберусь и до номера, где скончался Оскар Уайльд. Но объясните мне, почему это нас так интересует? Почему мы хотим вдохнуть воздух этих апартаментов? Я вспомнил недавнее посещение кладбища, где похоронен наш с Вами любимый писатель Марсель Пруст. Под камнем, величиной с мой письменный стол, покоятся шесть человек его родственников и он сам. Ну, как они там поместились, если в моем сознании он уже занимает половину (а в сознании литературы этот человек занимает целый материк!)? Неужели мы все живем мифами?

В Вашем письме, дорогой Марк, мое внимание привлек эпизод с чтением газеты в Харькове. Жизнь вообще полна таких скрытых предостережений, намёков и совпадений. Вы "нарвались" на крошечный некролог "В Париже скончался русский писатель Иван Бунин". Верное соображение, что в наши годы было очень важно не то, что скончался он в Париже, а то, что скончался русский писатель. Это была, если хотите, форма гордости для России… Мне есть что представить Вам в ответ. Я хорошо помню зимний день со снегом в Москве, угол улицы Малая Никитская со Скарятинским переулком, там на стене одноэтажного дома, где помещалось, естественно без вывески, районное отделение Комитета государственной безопасности, была вывешена "Литературная газета". И что, Вы думаете, я запомнил в ней тогда? Я запомнил огромное письмо, которое редакция "Нового мира" написала Борису Пастернаку по поводу его романа "Доктор Живаго". Что меня заставило, в то время, это письмо прочесть? Ответьте на другой вопрос: что меня заставило, в моем возрасте, написать роман о Пастернаке (не только, конечно, о нем, но и о нем)? Это было какое-то предопределение. Но между этими двумя точками находится еще один эпизод. Мне было лет 30, а может чуть больше, и я, работая в звуковом журнале "Кругозор", познакомился там с замечательным молодым художником, учеником Фаворского, Космыниным. Этот парень совершенно фантастически резал гравюры по линолеуму и по дереву, и у него был сделан прекрасный портрет Пастернака. Так вот, этот портрет в качестве подарка (не мне, а нашему общему приятелю) Космынин тиснул на этом самом, историческом, номере "Литературной газеты". Я сохранил копию.

Теперь последнее. Дорогой Марк! 30 июня у нас кончается учебный год. В четыре часа состоится Ученый совет, а после него, как бы в продолжение, будет проведена церемония вручения мантии и грамоты Почетного доктора литературы Ирэне Сокологорской, профессору Сорбонны. Если Вы будете так недалеко, в Карловых Варах… Вы поняли мою мысль? Если у Вас появится желание на два-три дня или на неделю посетить Москву (вместе с Соней, разумеется)… В общем, жилье — в гостинице нашей, если пожелаете — за мною, ну и, по возможности, культурная программа. Но ведь Вы еще и тот счастливый человек, которым не надо заниматься, — мы ведь с Вами, Марк, так хорошо понимаем друг друга!

Обнимаю Вас и шлю наилучшие пожелания Соне.

Ваш Сергей Есин

21 мая, суббота. Сюжет сегодняшнего дня — размышление во сне о смерти. Недавно в "Труде" — это меня так захватило, что может быть, я об этом уже и писал в дневнике — была статья об Афоне. В том числе был рассказ, в общем, о той же ситуации, которую я наблюдал на Синае, в монастыре Св. Екатерины: там очень мало места, мало земли и монахи хоронят своих сотоварищей на кладбище только на три года. Потом изымают останки и складывают их в реликварий — большое помещение, где отдельно лежат черепа и отдельно другие части скелета. Точно так же поступают и на Афоне. Меня восхитило только то, что здесь к черепу прикрепляется бирочка, кому он принадлежал. И еще: в прошлое воскресенье в какой-то монографии наткнулся на фотографию места над морем, где был развеян пепел Энгельса. Почему я фиксирую эти вещи? Мама Максима Лаврентьева, которой он показал интервью со мною в Париже и которая, по семейному признанию, может определять, сколько кому отпущено, вроде сказала, что жить мне довольно долго. Недавно я опять вспоминал своего покойного брата Юрия и, проезжая мимо Донского, подумал, что надо бы взять Толика и Володю и поехать с ними обновить мемориальную плиту над его нишей. Впрочем, я не об этом, я часто пишу лишь затем, чтобы избавиться от каких-то собственных видений и комплексов. Дорогие мне люди следуют за мной и мертвыми.

Все утро с упоением занимался огородом и теплицей, поливал, подвязывал, рассадил салат, который дала мне соседка Ниночка. После обеда прочел рассказ иркутянина Володи Мешкова "В это самое время". Это любовная история, происходившая в момент августовского путча 1991 года. И написано очень чисто, и значений здесь много. По крайней мере ясно, как мало политика, к которой нас приучил телевизор, играет роли в глубинной жизни людей, отличаясь не конструктивностью, а нелепостями.